Мама, папа, я – дружная семья? За что единственный сын Ахматовой ее бросил? Неизвестные факты об известных писателях. Анна Ахматова
Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 — 15 июня 1992) — советский и российский учёный, историк-этнолог, доктор исторических и географических наук, поэт, переводчик с персидского языка. Основоположник пассионарной теории этногенеза.
Родился в Царском селе 1 октября 1912 года. Сын поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой (см. родословную),. В детстве воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии.
С 1917 до 1929 года жил в Бежецке. С 1930 года в Ленинграде. В 1930-1934 годах работал в экспедициях в Саянах, на Памире и в Крыму. С 1934 г. начал учиться на историческом факультете Ленинградского университета.
Сидя в камере, я увидел, как луч света падает из окна на цементный пол. И тогда я сообразил, что пассионарность - это энергия, такая же, как та, которую впитывают растения.
Гумилёв Лев Николаевич
В 1935 году был исключён из университета и арестован, но через некоторое время освобождён. В 1937 году был восстановлен в ЛГУ.
В марте 1938 года был снова арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Он проходил по одному делу с двумя другими студентами ЛГУ — Николаем Ереховичем и Теодором Шумовским.
Срок отбывал в Норильлаге, работая техником-геологом в медно-никелевой шахте, по отбытии срока был оставлен в Норильске без права выезда.
Осенью 1944 года добровольно вступил в Советскую Армию, воевал рядовым в 1386-м зенитно-артиллерийском полку (зенап), входившем в 31-ю зенитно-артиллерийскую дивизию (зенад) на Первом Белорусском фронте, закончив войну в Берлине.
В 1945 году был демобилизован, восстановлен в ЛГУ, который окончил в начале 1946 года и поступил в аспирантуру Ленинградского отделения Института востоковедения АН СССР, откуда был исключён с мотивировкой «в связи с несоответствием филологической подготовки избранной специальности».
28 декабря 1948 года защитил в ЛГУ диссертацию кандидата исторических наук, принят научным сотрудником в Музей этнографии народов СССР.
7 ноября 1949 года был вновь арестован, осуждён Особым совещанием на 10 лет, которые отбывал сначала в лагере особого назначения в Шерубай-Нура около Караганды, затем в лагере у Междуреченска в Кемеровской области, в Саянах. 11 мая 1956 года реабилитирован по причине отсутствия состава преступления.
Людей окружают различные природные системы, среди которых управляемые - редкость. Но многие неуправляемые явления предсказуемы, например, циклоны, землетрясения, цунами. Они приносят бедствия, которые нельзя полностью предотвратить, но уберечься от них можно. Вот почему нам и нужны метеорология, сейсмография, геология и гидрология. Этнология подобна этим наукам. Она не может изменить закономерностей этногенеза, но может предостеречь людей, не ведающих, что творят.
Лев Николаевич Гумилёв (1 октября 1912 г., Царское Село - 15 июня 1992 г., Санкт-Петербург) - российский историк-этнолог, автор пассионарной теории этногенеза, востоковед, переводчик с персидского языка.
Жизненный путь
Родителями Льва являлись известные поэты Н. Гумилёв и А. Ахматова. В детстве он воспитывался в тверском имении бабушки. С 1917 по 1929 г. Лев жил в Бежецке. Здесь он обучался в школе № 1.
С 1934 г. Гумилёв начал обучение в Ленинградском университете на историческом факультете. Уже через год его исключили и арестовали. Тем не менее, вскоре Лев был освобожден, а в 1937 г. восстановлен в ЛГУ. Но в 1938 г. его арестовали и осудили на 5 лет. За время заключения Гумилёв успел поработать горняком меднорудной шахты, землекопом, книгохранителем библиотеки, геологом, техником и лаборантом-химиком. После отбытия срока его оставили в Норильске без права выезда. Как же развивалась его судьба дальше?
1944 г. – добровольно пошел в Красную армию. Гумилёв участвовал в Висло-Одерской и Восточно-Померанской наступательных операциях, и даже в штурме Берлина. Он был награжден медалями «За взятие Берлина» и «За победу над Германией». Позднее Лев вспоминал, что командир батареи невзлюбил его и часто лишал многих поощрений и наград. Будучи на фронте, Лев написал несколько стихов на военную тему.
1945 г. – демобилизован, восстановлен в ЛГУ.
1946 г. – поступил в аспирантуру Института востоковедения, откуда его исключили после специального постановления ЦК ВКП (б), содержавшего критику Анны Ахматовой.
1948 г. – защитил диссертацию на тему «Подробная политическая история 1-го тюркского каганата». После этого Лев Гумилев стал научным сотрудником Музея этнографии народов СССР.
1949 г. – арестован, осужден на 10 лет. Срок отбывал в лагере особого назначения в Шерубай-Нура (Караганда) и в лагере у Междуреченска (Кемеровская область).
1953 г. – переброшен в Омск на сооружение нефтекомбината.
1956 г. – реабилитирован в связи с отсутствием состава преступления. В этом же году начал работать библиотекарем Эрмитажа.
1961 г. – защитил докторскую диссертацию на тему «Древние тюрки 6-8 вв.».
1974 г. – защитил докторскую диссертацию «Этногенез и биосфера Земли».
1976 г. – Гумилёву отказали в присуждении 2-й степени доктора географических наук. До выхода на пенсию работал в Научно-исследовательском институте географии ЛГУ.
1991 г. – избран академиком РАЕН.
1992 г. – скончался в Петербурге. Похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Гумилёв и историческая наука
Лев Гумилев создал уникальный комплекс методов по изучению этногенеза, которые заключаются в параллельном исследовании исторических сведений о климате и географии вмещающего ландшафта, а также культурных и археологических источников. Закономерность исторического процесса он пытался объяснить с помощью пассионарной теории этногенеза.
К примеру, Гумилёв считал, что в основе русско-монгольских отношений был симбиоз, а серьёзные столкновения происходили только с радикальными ордынскими мусульманами. Китай он считал хищным агрессором. Подобную характеристику он давал и Европе. Древних (до 14 в.) и современных русских Гумилёв считал разными этносами. Интересно, что первых он отличал от славян.
Отметим, что некоторые историки причисляют теорию Гумилёва к псевдоисториографическому жанру фолк-хистори. Так, Я. Лурье, исследователь древнерусской литературы, называл историографические построения Гумилёва обычной авторской фантазией. Византинист С. Иванов сравнивает Льва Николаевича с создателем Новой хронологии А. Фоменком. А научно-просветительское издание «Скепсис» вообще называет Гумилёва лжеуеным. Чаще всего Гумилева критикуют за вольную интерпретацию источников, натяжки, игнорирование данных, которые противоречили его построениям. Некоторые даже обвиняют ученого в антисемитизме. Ведь в теории Гумилёва содержится мнение о семитской и славянской этнической несовместимости.
Основные работы:
- Волшебные папиросы: Зимняя сказка
- Осенняя сказка. «Посещение Асмодея»
- Хунну
- Древние тюрки (1967 г.)
- Древняя Русь и Великая Степь
- Древний Тибет
- Открытие Хазарии
- Этногенез и биосфера Земли
- История народа хунну
- Чёрная легенда
- От Руси до России
В связи с тем, что отец Гумилева был расстрелян как участник белогвардейского заговора, советская власть причисляла Льва к категории неблагонадежных.
Почему Гумилев занялся теорией исторической науки? Однажды он признался, что во времена заключения такие раздумья помогли ему уберечь свой мозг от губительного воздействия тюремных дум и переживаний.
Согласно самой известной и в то же время самой спорной гипотезе Гумилева «татаро-монгольского ига» никогда не было, наоборот было сосуществование народов, во многом положительное. Знаменитый историк считал, что татары помогли русским справится с западной экспансией и, в конце концов, вошли в российский суперэтнос.
В 1967 г. женился на художнице Наталье Симоновской.
В 1996 г. Нурсултан Назарбаев, президент Казахстана, назвал именем Гумилёва один из вузов столицы – Евразийский Национальный университет. С 2002 г. здесь создали музей-кабинет Л. Гумилёва.
Имя Л. Гумилёва носит школа № 5 г. Бежецка (Тверская область).
В 2005 г. в Казани Гумилёву был сооружен памятник, на котором выгравировано: «Русскому человеку, защищавшему татар от клеветы».
1 октября 2012 года исполняется сто лет со дня рождения русского ученого, историка‑этнолога, поэта, переводчика Льва Николаевича Гумилева.
Русский ученый, историк‑этнолог, поэт, переводчик Лев Николаевич Гумилев родился 1 октября (18 сентября по ст.ст.) 1912 года в Петербурге в семье русских поэтов Николая Степановича Гумилева и Анны Андреевны Ахматовой.
С 1912 по 1916 годы Лев Гумилев жил у бабушки Анны Ивановны Гумилевой в Царском Селе, под Санкт‑Петербургом, с 1916 по 1918 год ‑ в родовом имении Слепнево и в Бежецке (Тверская область).
В августе 1921 года по обвинению в участии в контрреволюционном заговоре его отец Николай Гумилев был арестован и расстрелян.
В 1929 году Лев Гумилев окончил школу в Бежецке и переехал к матери в Ленинград (ныне - Санкт‑Петербург).
В 1929‑1930 годах Гумилев учился в единой трудовой школе № 67 в Ленинграде и жил вместе с матерью в Фонтанном Доме. Первая его попытка поступить в Педагогический институтне удалась: дворянских детей не брали в высшие учебные заведения.
В ноябре‑декабре 1930 года работал чернорабочим в Службепути и тока.
Весной 1931 года был принят на работу коллектором в Геологический комитет (Геолком), работал в Прибайкальскойгеологической экспедиции.
В 1932 году работал лаборантом в экспедиции в Средней Азии, затем ‑ малярийным разведчиком в совхозе "Дангара", учил таджикский язык. По возвращении в Ленинград устроился коллектором в Центральный научно‑исследовательский геологоразведочный институт цветных и благородных металлов (ЦНИГРИ).
В 1933 году Лев Гумилев был научно‑техническим сотрудником Геологического института Академии наук (ГИНАН), работал в Крыму в составе нескольких экспедиций.
В декабре 1933 года Гумилев был арестован, обвинение не было предъявлено.
В 1934 году он поступил в Ленинградский государственный университет (ЛГУ) на восстановленный исторический факультет. В 1934‑1936 годах работал в составе нескольких археологических экспедиций.
23 ноября 1934 года вместе с несколькими студентами был арестован. 3 декабря 1934 года, после письма Анны Ахматовой Иосифу Сталину, все были освобождены.
10 марта 1938 года Лев Гумилев был снова арестован, 28 сентября 1938 года суд военного трибунала приговорил его к десяти годам заключения с поражением в правах на четыре года и с конфискацией имущества. Для отбывания срока он был отправлен под Медвежьегорск на строительство Беломорканала.
В 1939 году в результате пересмотра дела приговор был изменен: пять лет лагерей (с зачетом тюремного заключения и работы на строительстве Беломорканала). Гумилев был отправлен в исправительно‑трудовой лагерь в Норильск.
С октября 1939 года по март 1943 года он работал в Норильске, в основном на шахте.
10 марта 1943 года по окончании срока освобожден из заключения и оставлен на вольном поселении.
С марта 1943 года по октябрь 1944 года работал геотехником в геофизической экспедиции на Хантайском озере и под Туруханском в Красноярском крае.
В октябре 1944 года Лев Гумилев ушел добровольцем на фронт, принимал участие в боях в Восточной Пруссии и при взятии Берлина. Был награжден медалями "За взятие Берлина" и "За победу над Германией".
В октябре 1945 года был демобилизован, вернулся в Ленинград и восстановился в университете.
В 1946 году Гумилев окончил университет и поступил в аспирантуру Института востоковедения Академии наук (ИВАН).
После исключения Анны Ахматовой из Союза писателей в 1946 году, в декабре 1947 года Лев Гумилев был отчислен из аспирантуры с формулировкой: "за несоответствие филологической подготовки избранной специальности", хотя его диссертация уже была написана, кандидатские экзамены были сданы.
С февраля по май 1948 года он работал библиотекарем в Психотерапевтической клинике им. М. И. Балинского, с мая по ноябрь был научным сотрудником Горно‑Алтайской экспедиции, принимал участие в раскопках одного из каменных курганов в долине Пазырык на Алтае.
28 декабря 1948 года защитил кандидатскую диссертацию на тему "Политическая история первого тюркского каганата. VI-VIII вв. н. э.".
В 1949 году работал старшим научным сотрудником Государственного музея этнографии (ГМЭ), участвовал в работах Саркельской археологической экспедиции.
В том же году был принят в число действительных членов Географического общества при Академии наук СССР.
6 ноября 1949 года Лев Гумилев вновь был арестован и приговорен к десяти годам исправительно‑трудовых лагерей. С 1949 по 1956 год отбывал срок в лагерях в поселке Чурбай‑Нура под Карагандой, в поселке Ольжерас и под Омском. В тот период он много болел, но продолжал работу над книгой по истории Срединной Азии.
В декабре того же года был принят на работу в Государственный Эрмитаж в Центральную научную библиотеку.
С 1957 по 1962 годы возглавлял работы Астраханской археологической экспедиции Эрмитажа.
В 1959 году Гумилев возглавлял секцию этнографии в Ленинградском отделении Всесоюзного географического общества (ВГО).
В ноябре 1961 года Гумилев защитил докторскую диссертацию по теме "Древние тюрки".
В 1962 году он перешел на работу в Научно‑исследовательский географо‑экономический институт ЛГУ (НИГЭИ) при географическом факультете.
5 март 1966 года умерла Анна Ахматова. Лев Гумилев добился отпевания матери по церковному обряду, началось судебное разбирательство о наследстве Ахматовой.
В том же году вышла из печати его книга "Открытие Хазарии", Гумилев познакомился в Москве с художницей Наталией Симоновской, ставшей впоследствии его женой.
В 1970 году были напечатаны статьи Гумилева по истории, исторической географии, кочевниковедению и этнографии; продолжение цикла статей "Ландшафт и этнос", опубликована книга "Поиски вымышленного царства", вызвавшая большой интерес у читателей, и одновременно всплеск недоброжелательной критики.
В 1971 году публикации и выступления Льва Гумилева стали известны за границей, его статьи печатались в зарубежных журналах. В 1972 году в Варшаве (Польша) была напечатана книга "Древние тюрки", а в Турине (Италия) ‑ "Хунну". В 1973 году в Польше вышла его книга "Поиски вымышленного царства".
В 1974 году в журнале "Вопросы истории СССР" была напечатана жесткая критическая статья (автор ‑ доктор исторических наук Виктор Козлов), после которой статьи и книги Гумилева перестали печатать. Ответ Гумилева на критику опубликован не был.
В мае того же года Гумилев защитил вторую докторскую диссертацию, по географии, ‑ "Этногенез и биосфера Земли".
В 1976 году Высшая аттестационная комиссия (ВАК) отказала Льву Гумилеву в присуждении степени доктора географических наук. Начался период "замалчивания": труды Гумилева не печатались, статьи возвращались из редакций. Однако его лекции приобрели широкую известность, некоторые статьи печатались в "ненаучных" журналах: в эти годы началось его сотрудничество с журналом "Декоративное искусство".
С 1981 по 1986 год публикации Гумилева были запрещены, Сибирское отделение АН отказалось печатать книгу "Этногенез и биосфера Земли". В то же время его по‑прежнему приглашали читать лекции в научные сообщества в разные города, а также для консультаций на киностудии, радио и телевидение.
В 1987 году Гумилев обратился с письмом в Отдел науки и учебных заведений при ЦК КПСС, после чего запрет на публикации был снят.
В 1988 году вышло 22 публикации ученого. Одна из самыхзначимых публикаций - "Биография научной теории, или Автонекролог" в журнале "Знамя" и в двух номерах журнала "Нева" под названием "Апокрифический диалог".
В 1989 году в издательстве ЛГУ вышла книга "Этногенез и биосфера Земли" (ставшая одним из основных трудов Гумилева), в Баку в журнале "Хазар" был напечатан историко‑психологический этюд "Черная легенда".
Осенью того же года у Гумилева произошел инсульт.
В 1990 году были опубликованы монографии "Этногенез и биосфера Земли", "Древняя Русь и Великая степь" (ей впоследствии была присуждена премия им. А. В. Луначарского) и "География этноса в исторический период" ‑ курс лекций по народоведению (оригинальное название: "Конец и вновь начало").
29 декабря 1990 года он был избран действительным членом Российской академии естественных наук.
В 1991 году продолжились публикации его книг и статей, на радио и телевидении были организованы циклы лекций.
15 июня 1992 года после тяжелой и продолжительной болезни Лев Гумилев скончался и был похоронен на Никольском кладбище Александро‑Невской лавры в Санкт‑Петербурге.
1 октября 1992 года Гумилев был удостоен премииим. X. 3. Тагиева (Азербайджан) (посмертно) за книгу "Тысячелетие вокруг Каспия".
В декабре того же года вышла из печати его последняя книга "От Руси до России", сигнальный экземпляр которой он успел увидеть в больнице.
Гумилев - автор свыше 200 статей и 12 монографий, лекций по народоведению, стихов, драм, рассказов и поэтических переводов. Его учение о человечестве и этносах как биосоциальных категориях является одной из самых смелых теорий о закономерностях в историческом развитии человечества и до сих пор вызывает острую полемику.
В 1995 году книга Льва Гумилева "От Руси до России" получила премию "Вехи", а в 1996 году она была рекомендована как факультативный учебник по истории для 8‑11 классов средней школы. В том же году книга "Древняя Русь и Великая Степь" была признана Книжной палатой лучшей книгой года.
В 2003 году в центре города Бежецка был открыт памятник Льву Гумилеву, Николаю Гумилеву и Анне Ахматовой работы скульптора Андрея Ковальчука.
В августе 2005 года был открыт памятник Льву Гумилёву в Казани.
В 1996 году в Астане (Казахстан) именем Гумилева назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Л. Н. Гумилева.
Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников
Он родился в семье поэтов Николая Гумилёва и Анны Ахматовой. В детстве он воспитывался у бабушки в имении Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии. Маленький Лев очень редко видел своих родителей, они были заняты своими проблемами и редко приезжали в Слепнево – родовое имение матери Николая Степановича, Анны Ивановны Гумилёвой. После того, как разразилась Первая мировая война, и следом - революция, небольшие посылки и денежные переводы из Санкт-Петербурга в небольшое имение Слепнево, находящееся в глубинке Тверской губернии, доходили редко. Родители Льва практически туда не выезжали. Отец Льва – Николай Гумилёв, одним из первых в 1914 году ушел на фронт добровольцем, а мать – Анна Ахматова недолюбливала Слепнево, и характеризовала эту деревеньку так: «То неживописное место: распаханные ровными квадратами на холмистой местности поля, мельницы, трясины, осушенные болота, «воротца», хлеба». Но если Льву и недоставало родительской ласки, то бабушка, Анна Ивановна, компенсировала это невнимание сполна. Она была очень набожным человеком, с широким кругозором, с детства приучала Левушку к тому, что мир гораздо более разнообразен, чем представляется с первого взгляда. Она объясняла Льву - то, что мы видим на поверхности, на самом деле имеет свои корни, порой такие глубокие, что докопаться до них нелегко, а также «взгляд» в небо, в бесконечность. А значит, на любое явление нужно смотреть под этим ракурсом: корни, само дерево и ветви, которые тянутся в бесконечность. «Детство свое я помню очень туманно и толково сказать о нем ничего не могу. Известно мне только, что я был передан сразу на руки бабушке - Анне Ивановне Гумилёвой, увезен в Тверскую губернию, где у нас был сначала дом в деревне, а потом мы жили в городе Бежецке, в котором я и кончил среднюю школу. В это время я увлекся историей, и увлекся потрясающе, потому что перечитал все книги по истории, которые были в Бежецке, и по детской молодой памяти я очень много запомнил» - писал Лев Николаевич в своей автобиографии.
Лев Гумилёв с родителями - Н.С.Гумилёвым и А.А.Ахматовой.
В 1917 году, после Октябрьской революции семья покинула деревенский дом и переселилась в Бежецк, где Лев учился в средней школе до 1929 года. Уже в школе он оказался «белой вороной» и был обвинен в «академическом кулачестве» за то, что он по своим знаниям и успехам выбивался из общего ряда. И в будущем деятельность ученого из-за своей новизны, оригинальности постоянно ставила его в такое же положение.
Лев Гумилев с матерью и бабушкой, А.И.Гумилёвой. Фонтанный Дом, 1927 год.
Последний класс средней школы Лев Гумилёв закончил в 1930 году в Ленинграде, в средней школе N 67 на Первой Красноармейской улице. Он рассказывал: «Когда я вернулся обратно в Ленинград, то я застал картину очень для меня неблагоприятную. Для того чтобы закрепиться в Ленинграде, меня оставили в школе еще на один год, что пошло мне только на пользу, так как я уже мог не заниматься физикой, химией, математикой и прочими вещами (которые мне были известны), а занимался я главным образом историей и попробовал поступить на курсы немецкого языка, готовящие в Герценовский институт».
Лев Гумилев. 1926 год.
В 1930 году Лев Гумилёв подал заявление в университет, но ему было отказано в приёме из-за социального происхождения. В том же году он поступил чернорабочим на службу в трамвайное управление города «Пути и тока». Также он встал на учёт в бирже труда, которая на следующий год направила его работать в геолого-разведочный институт, известный тогда как «Институт неметаллических полезных ископаемых» Геологического комитета. В 1931 году в составе геологической поисковой экспедиции Гумилёв работал в Саянах коллектором, и об этой работе рассказывал: «Я попытался изучать геологию, но успеха никакого не имел, потому что эта наука была не моего профиля, но я тем не менее в должности наименьшей - младшего коллектора - поехал в Сибирь, на Байкал, где участвовал в экспедиции, и месяцы эти, которые я там провел, были для меня очень счастливыми, и я увлекся полевой работой».
В 1932 году Лев Гумилёв устроился научно-техническим сотрудником в экспедицию по изучению Памира, организованную Советом по исследованию производительных сил. Здесь он по своей инициативе вне рабочего времени увлекся изучением жизни земноводных животных, что не понравилось начальству, и он был вынужден оставить работу в экспедиции. Он поступил на работу малярийным разведчиком в местную малярийную станцию совхоза Догары и усиленно занимался изучением таджикско-персидского языка, овладевал секретами арабской вязи-письма. Потом, уже в университете, самостоятельно выучил и персидскую грамоту. «11 месяцев жил в Таджикистане, - вспоминал Лев Николаевич, - изучал таджикский язык. Научился я говорить там довольно бодро, бегло, это мне принесло потом большую пользу. После этого, отработав зиму опять-таки в Геологоразведочном институте, я по сокращению штатов был уволен и перешел в Институт геологии на Четвертичную комиссию с темой уже мне более близкой - археологической. Участвовал в Крымской экспедиции, которая раскапывала пещеру. Это уже было для меня гораздо ближе, понятнее и приятнее. Но, к сожалению, после того как мы вернулись, мой начальник экспедиции крупный археолог Глеб Анатольевич Бонч-Осмоловский был арестован, посажен на 3 года, и я опять оказался без работы. И тогда я рискнул и подал заявление в университет».
В 1934 году Лев Гумилёв в качестве студента исторического факультета Ленинградского университета слушал курсы по истории у В.В.Струве, Е.В.Тарле, С.И.Ковалева и других светил исторической науки. Гумилёв рассказывал: «34-й год был легким годом, и поэтому меня в университет приняли, причем самое трудное для меня было достать справку о моем социальном происхождении. Отец родился в Кронштадте, а Кронштадт был город закрытый, но я нашелся: пошел в библиотеку и сделал выписку из Большой советской энциклопедии, подал ее как справку, и, поскольку это ссылка на печатное издание, она была принята, и меня приняли на исторический факультет. Поступив на истфак, я с охотой занимался, потому что меня очень увлекли те предметы, которые там преподавались. И вдруг случилось общенародное несчастье, которое ударило и по мне, - гибель Сергея Мироновича Кирова. После этого в Ленинграде началась какая-то фантасмагория подозрительности, доносов, клеветы и даже (не боюсь этого слова) провокаций».
В 1935 году Лев Гумилёв был первый раз арестован вместе с тогдашним мужем Анны Ахматовы Пуниным и несколькими сокурсниками. Как ни странно, но обращение Анны Ахматовой к Сталину спасло Льва Гумилёва и арестованных вместе с ним студентов университета «из-за отсутствия состава преступления». Тем не менее, он был исключён из университета и позже рассказывал: «Больше всех от этого пострадал я, так как после этого меня выгнали из университета, и я целую зиму очень бедствовал, даже голодал, т. к. Николай Николаевич Пунин забирал себе все мамины пайки (по карточкам выкупая) и отказывался меня кормить даже обедом, заявляя, что он «не может весь город кормить», т. е. показывая, что я для него совершенно чужой и неприятный человек. Только в конце 1936-го года я восстановился благодаря помощи ректора университета Лазуркина, который сказал: «Я не дам искалечить жизнь мальчику». Он разрешил мне сдать экзамены за 2-й курс, что я сделал экстерном, и поступил на 3-й курс, где с восторгом начал заниматься уже не латынью на этот раз, а персидским языком, который я знал как разговорный (после Таджикистана) и учился теперь грамоте». В это время Лев Гумилёв постоянно посещал Ленинградское отделение Института Востоковедения АН СССР (ЛО ИВАН АН СССР), где самостоятельно изучил печатные источники по истории древних тюрков.
В 1937 году Гумилёв выступил с докладом в ЛО ИВАН АН СССР на тему «Удельно-лествичная система тюрков в VI-VIII веках», который спустя 22 года - в 1959 году увидел свет на страницах журнала «Советская этнография».
В начале 1938 года Лев Гумилёв снова был арестован, будучи студентом ЛГУ, и осуждён на пять лет. Гумилёв рассказывал: «Но в 1938-м году я был снова арестован, и на этот раз уже следователь мне заявил, что я арестован как сын своего отца, и он сказал: «Вам любить нас не за что». Это было совершенно нелепо, потому что все люди, принимавшие участие в «Таганцевском деле», которое имело место в 1921-м году, к 1936-му уже были арестованы и расстреляны. Но следователь капитан Лотышев не посчитался с этим, и после семи ночей избиения мне было предложено подписать протокол, который не я составлял и который я даже не смог прочесть, будучи очень избитым. Сам капитан Лотышев потом, по слухам, был расстрелян в том же 1938-м году или в начале 1939-го. Суд, трибунал меня и двух студентов, с которыми я был еле знаком (просто визуально помнил их по университету, они были с другого факультета), осудили нас по этим липовым документам с обвинением в террористической деятельности, хотя никто из нас не умел ни стрелять, ни на шпагах сражаться, вообще никаким оружием не владел. Дальше было еще хуже, потому что прокурор тогдашний объявил, что приговор в отношении меня слишком мягок, а сверх 10-ти лет по этой статье полагался расстрел. Когда мне об этом сообщили, я это воспринял как-то очень поверхностно, потому что я сидел в камере и очень хотел курить и больше думал о том, где бы закурить, чем о том, останусь я жив или нет. Но тут произошло опять странное обстоятельство: несмотря на отмену приговора, в силу тогдашней общей неразберихи и безобразия, меня отправили в этап на Беломорский канал. Оттуда меня, разумеется, вернули для проведения дальнейшего следствия, но за это время был снят и уничтожен Ежов и расстрелян тот самый прокурор, который требовал для меня отмены за мягкостью. Следствие показало полное отсутствие каких-либо преступных действий, и меня перевели на особое совещание, которое дало мне всего-навсего 5 лет, после чего я поехал в Норильск и работал там сначала на общих работах, потом в геологическом отделе и, наконец, в химической лаборатории архивариусом».
После того, как Лев Гумилёв отсидел назначенные ему пять лет, в 1943 году он был оставлен в Норильске без права выезда и работал техником-геологом. В бараке он жил по соседству с татарами и казахами и выучил татарский, а также казахский и тюркские языки. Гумилёв рассказывал: «Мне повезло сделать некоторые открытия: я открыл большое месторождение железа на Нижней Тунгуске при помощи магнитометрической съемки. И тогда я попросил - как в благодарность - отпустить меня в армию. Начальство долго ломалось, колебалось, но потом отпустили все-таки. Я поехал добровольцем на фронт и попал сначала в лагерь «Неремушка», откуда нас, срочно обучив в течение 7 дней держать винтовку, ходить в строю и отдавать честь, отправили на фронт в сидячем вагоне. Было очень холодно, голодно, очень тяжело. Но когда мы доехали до Брест-Литовска, опять судьба вмешалась: наш эшелон, который шел первым, завернули на одну станцию назад (уж не знаю, где она была) и там стали обучать зенитной артиллерии. Обучение продолжалось 2 недели. За это время был прорван фронт на Висле, я получил сразу же назначение в зенитную часть и поехал в нее. Там я немножко отъелся и, в общем, довольно благополучно служил, пока меня не перевели в полевую артиллерию, о которой я не имел ни малейшего представления. Это было уже в Германии. И тут я сделал действительно проступок, который вполне объясним. У немцев почти в каждом доме были очень вкусные банки с маринованными вишнями, и в то время, когда наша автомобильная колонна шла на марше и останавливалась, солдаты бегали искать эти вишни. Побежал и я. А в это время колонна тронулась, и я оказался один посреди Германии, правда, с карабином и гранатой в кармане. Три дня я ходил и искал свою часть. Убедившись, что я ее не найду, я примкнул к той самой артиллерии, которой я был обучен - к зенитной. Меня приняли, допросили, выяснили, что я ничего дурного не сделал, немцев не обидел (да и не мог их обидеть, их не было там - они все убежали). И в этой части - полку 1386 31-й дивизии Резерва Главного командования - я закончил войну, являясь участником штурма Берлина. К сожалению, я попал не в самую лучшую из батарей. Командир этой батареи старший лейтенант Финкельштейн невзлюбил меня и поэтому лишал всех наград и поощрений. И даже когда под городом Тойпицем я поднял батарею по тревоге, чтобы отразить немецкую контратаку, был сделан вид, что я тут ни при чем и контратаки никакой не было, и за это я не получил ни малейшей награды. Но когда война кончилась, и понадобилось описать боевой опыт дивизии, который было поручено написать нашей бригаде из десяти-двенадцати толковых и грамотных офицеров, сержантов и рядовых, командование дивизии нашло только меня. И я это сочинение написал, за что получил в виде награды чистое, свежее обмундирование: гимнастерку и шаровары, а также освобождение от нарядов и работ до демобилизации, которая должна была быть через 2 недели».
В 1945 году Лев Гумилёв после общей демобилизации вернулся в Ленинград, снова стал студентом в ЛГУ, в начале 1946 года экстерном сдал 10 экзаменов и окончил университет. За это же время он сдал все кандидатские экзамены и поступил в аспирантуру ЛО ИВАН СССР.
Летом 1946 года, будучи аспирантом, Лев Гумилёв принял участие в археологической экспедиции М.И.Артамонова в Подолии. Гумилев рассказывал: «Когда я вернулся, то узнал, что в это время мамины стихи не понравились товарищу Жданову и Иосифу Виссарионовичу Сталину тоже, и маму выгнали из Союза, и начались опять черные дни. Прежде чем начальство спохватилось и выгнало меня, я быстро сдал английский язык и специальность (целиком и полностью), причем английский язык на «четверку», а специальность - на «пятерку», и представил кандидатскую диссертацию. Но защитить ее уже мне не разрешили. Меня выгнали из Института востоковедения с мотивировкой: «За несоответствие филологической подготовки избранной специальности», хотя я сдал и персидский язык тоже. Но несоответствие действительно было - требовалось два языка, а я сдал пять. Но, тем не менее, меня выгнали, и я оказался опять без хлеба, без всякой помощи, без зарплаты. На мое счастье, меня взяли на работу библиотекарем в сумасшедший дом на 5-й линии в больницу Балинского. Я там проработал полгода, и после этого, согласно советским законам, я должен был представить характеристику с последнего места работы. А там, т. к. я показал свою работу очень хорошо, то мне и выдали вполне приличную характеристику. И я обратился к ректору нашего университета профессору Вознесенскому, который, ознакомившись со всем этим делом, разрешил мне защищать кандидатскую диссертацию». Таким образом, Лев Гумилев был допущен к защите диссертации кандидата исторических наук при ЛГУ, которая состоялась 28 декабря 1948 года.
Весной 1948 года Лев Гумилёв в качестве научного сотрудника принял участие в археологической экспедиции под руководством С.И.Руденко на Алтае, на раскопке кургана «Пазырык». После защиты кандидатской диссертации его с трудом приняли на работу научным сотрудником в «Музей этнографии народов СССР» из-за отсутствия решения ВАКа. Но решения он так и не дождался, потому что 7 ноября 1949 года снова арестован. Гумилёв рассказывал: «Меня арестовали снова, почему-то привезли из Ленинграда в Москву, в Лефортово, и следователь майор Бурдин два месяца меня допрашивал и выяснил: а) что я недостаточно хорошо знаю марксизм, для того чтобы его оспаривать, второе - что я не сделал ничего плохого - такого, за что меня можно было преследовать, третье - что у меня нет никаких поводов для осуждения, и, в-четвертых, он сказал: «Ну и нравы у вас там!». После чего его сменили, дали мне других следователей, которые составили протоколы без моего участия и передали опять-таки на Особое совещание, которое мне на этот раз дало уже 10 лет. Прокурор, к которому меня возили на Лубянку из Лефортова, объяснил мне, сжалившись над моим недоумением: «Вы опасны, потому что вы грамотны». Я до сих пор не могу понять, почему кандидат исторических наук должен быть безграмотен? После этого я был отправлен сначала в Караганду, оттуда наш лагерь перевели в Междуреченск, который мы и построили, потом в Омск, где в свое время сидел Достоевский. Я все время занимался, так как мне удалось получить инвалидность. Я действительно себя очень плохо и слабо чувствовал, и врачи сделали меня инвалидом, и я работал библиотекарем, а попутно я занимался, писал очень много (написал историю хунну по тем материалам, которые мне прислали, и половину истории древних тюрок, недописанную на воле, тоже по тем данным и книгам, которые мне прислали и которые были в библиотеке)».
В 1956 году Лев Николаевич снова вернулся в Ленинград, где его ждало глубочайшее разочарование при встрече с матерью. Вот как об этом он писал в своей автобиографии: «Когда я вернулся, то тут для меня был большой сюрприз и такая неожиданность, которую я и представить себе не мог. Мама моя, о встрече с которой я мечтал весь срок, изменилась настолько, что я ее с трудом узнал. Изменилась она и физиогномически, и психологически, и по отношению ко мне. Она встретила меня очень холодно. Она отправила меня в Ленинград, а сама осталась в Москве, чтобы, очевидно, не прописывать меня. Но меня, правда, прописали сослуживцы, а потом, когда она, наконец, вернулась, то прописала и она. Я приписываю это изменение влиянию ее окружения, которое создалось за время моего отсутствия, а именно ее новым знакомым и друзьям: Зильберману, Ардову и его семье, Эмме Григорьевне Герштейн, писателю Липкину и многим другим, имена которых я даже теперь не вспомню, но которые ко мне, конечно, положительно не относились. Когда я вернулся назад, то я долгое время просто не мог понять, какие же у меня отношения с матерью? И когда она приехала и узнала, что я все-таки прописан и встал на очередь на получение квартиры, она устроила мне жуткий скандал: «Как ты смел прописаться?!» Причем мотивов этому не было никаких, она их просто не приводила. Но если бы я не прописался, то, естественно, меня могли бы выслать из Ленинграда как не прописанного. Но тут ей кто-то объяснил, что прописать меня все-таки надо, и через некоторое время я поступил на работу в Эрмитаж, куда меня принял профессор Артамонов, но тоже, видимо, преодолевая очень большое сопротивление».
Директор Эрмитажа М.И.Артамонов взял Льва Николаевича библиотекарем «на ставку беременных и больных». Работая там библиотекарем, Гумилёв завершил работу над докторской диссертацией «Древние тюрки» и защитил её. После защиты докторской диссертации Гумилёва ректор ЛГУ член-корреспондент А.Д.Александров пригласил на работу в Научно-исследовательский институт географии при ЛГУ, где он проработал до 1986 года, до выхода на пенсию - сперва научным работником, потом - старшим научным работником. Перед выходом на пенсию его перевели в ведущие научные сотрудники. Кроме работы в НИИ он вел курс лекций в ЛГУ по «Народоведению». Позже Гумилёв рассказывал: «Меня приняли не на исторический факультет, а на географический в маленький Географо-экономический институт, который был при факультете. И это было мое самое большое счастье в жизни, потому что географы, в отличие от историков, и особенно востоковедов, меня не обижали. Правда, они меня и не замечали: вежливо кланялись и проходили мимо, но ничего дурного они мне так за 25 лет и не сделали. И наоборот, отношения были, совершенно, я бы сказал, безоблачные. В этот период я также очень много работал: оформил диссертацию в книгу «Древние тюрки», которую напечатали потому, что нужно было возражать против территориальных притязаний Китая, и как таковая моя книга сыграла решающую роль. Китайцы меня предали анафеме, а от территориальных притязаний на Монголию, Среднюю Азию и Сибирь отказались. Потом я написал книгу «Поиски вымышленного царства» о царстве пресвитера Иоанна, которое было ложно, выдумано. Я постарался показать, как в исторических источниках можно отличать правду от лжи, даже не имея параллельной версии. Эта книга имела очень большой резонанс и вызвала очень отрицательное отношение только одного человека - академика Бориса Александровича Рыбакова, который написал по этому поводу в «Вопросах истории» статью на 6 страницах, где очень сильно меня поносил. Мне удалось ответить через журнал «Русская литература», который издавал Пушкинский дом, ответить статьей, где я показал, что на этих 6 страницах академик, кроме трех принципиальных ошибок, допустил 42 фактических. И его сын потом говорил: «Папа никогда не простит Льву Николаевичу 42 ошибки». После этого мне удалось написать новую книгу «Хунны в Китае» и завершить мой цикл истории Центральной Азии в домонгольский период. Очень трудно мне было ее печатать, потому что редактор Востокиздата, которого мне дали, - Кунин такой был - он издевался надо мной так, как редактора могут издеваться, чувствуя свою полную безопасность. Тем не менее, книга, хотя и искалеченная, вышла, без указателя, потому что он переменил страницы и испортил даже составленный мною указатель. Книга была напечатана, и таким образом я закончил первую часть трудов своей жизни - белое пятно в истории Внутренней Азии между Россией и Китаем в домонгольский период».
Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
С 1959 года труды Льва Николаевича стали печататься небольшими тиражами. В этих условиях он окунулся в работу Ленинградского отделения Всесоюзного географического общества. Через сборники общества ему удалось выпустить в свет ряд своих работ, не допущенных в официальные научные периодические издания. «Этот последний период моей жизни был для меня очень приятным в научном отношении, - писал он - когда я написал свои основные работы по палеоклимату, по отдельным частным историям Центральной Азии, по этногенезу…».
К сожалению, в бытовом плане ситуация для Льва Николаевича складывалась не очень благоприятно. Он по-прежнему ютился в маленькой комнате большой коммунальной квартиры с двенадцатью соседями, и по-прежнему не складывались его отношения с матерью – Анной Ахматовой. Вот что он писал о тех годах своей жизни: «Мать находилась под влиянием людей, с которыми я не имел никаких личных контактов, и даже в большинстве своем не был знаком, но ее они интересовали значительно больше, чем я, и поэтому наши отношения в течение первых пяти лет после моего возвращения неизменно ухудшались, в том смысле, что мы отдалялись друг от друга. Пока, наконец, перед защитой докторской, накануне дня моего рождения в 1961 году, она не выразила свое категорическое нежелание, чтобы я стал доктором исторических наук, и выгнала меня из дома. Это был для меня очень сильный удар, от которого я заболел и оправился с большим трудом. Но, тем не менее, у меня хватило выдержки и сил для того, чтобы хорошо защитить докторскую диссертацию и продолжать свою научную работу. Последние 5 лет ее жизни я с матерью не встречался. Именно за эти последние 5 лет, когда я ее не видел, она написала странную поэму, называемую «Реквием». Реквием по-русски значит панихида. Панихиду по живому человеку считается, согласно нашим древним обычаям, служить грешно, но служат ее только в том случае, когда хотят, чтобы тот, по кому служат панихиду, вернулся к тому, кто ее служит. Это было своего рода волшебство, о котором, вероятно, мать не знала, но как-то унаследовала это как древнерусскую традицию. Во всяком случае, для меня эта поэма была совершеннейшей неожиданностью, и ко мне она, собственно, никакого отношения не имела, потому что зачем же служить панихиду по человеку, которому можно позвонить по телефону. Пять лет, которые я не виделся с матерью и не знал о том, как она живет (так же как она не знала, как я живу, и не хотела, видимо, этого знать), кончились ее смертью, для меня совершенно неожиданной. Я выполнил свой долг: похоронил ее по нашим русским обычаям, соорудил памятник на те деньги, которые остались мне в наследство от нее на книжке, доложив те, которые были у меня - гонорар за книжку «Хунну».
Похороны Анны Ахматовой 10 марта 1966 года. С матерью прощается Лев Гумилёв, слева - поэты Евгений Рейн и Арсений Тарковский, крайний справа - Иосиф Бродский.
В 1974 году Гумилёв защитил вторую докторскую диссертацию, на этот раз по географическим наукам, которую ВАК не утвердил по причине того, что «она выше докторской, поэтому и не докторская». Эта работа, известная под названием «Этногенез и биосфера Земли», спустя 15 лет в 1989 году вышла отдельной книгой и была раскуплена в течение одного-двух дней со склада издательства ЛГУ. Заслуги Льва Гумилёва, как в области научных исследований, так и в педагогической деятельности упорно игнорировались. Это было одной из причин того, что Гумилёв не был удостоен даже звания профессора, и каких-либо правительственных наград или почётных званий. Но, не смотря на все эти неприятности, Лев Николаевич с огромным удовольствием выступал с лекциями и перед студентами и перед обычными слушателями. Его лекции по этногенезу пользовались неизменным успехом. Гумилёв рассказывал: «Обычно студенты часто смываются с лекций (это не секрет, об этом часто ставился вопрос на Ученом совете: как их надо записывать и принуждать к посещению). С моих лекций студенты перестали смываться после второй или третьей лекции. После этого стали ходить сотрудники института и слушать, что я читаю. После этого, когда я уже стал излагать курс более подробно и отработал его в ряде предварительных лекций, ко мне стали ходить вольнослушатели со всего Ленинграда. И наконец, кончилось тем, что меня вызвали в Новосибирск в Академгородок, где я прочел специальный сокращенный курс и имел большой успех: народ приезжал даже из самого Новосибирска в Академгородок (это час езды на автобусе). Народу было так много, что дверь запирали, но так как там в Академгородке все по преимуществу «технари», то они довольно быстро умели открыть этот замок и проходили в помещение. В зал пускали только по билетам, но там были две двери - в одну впускали, другая была закрытая. Так, вошедший подходил к закрытой двери, под нее подсовывал билет, его товарищ брал и снова проходил. Чем я объясняю успех своих лекций? Отнюдь не своими лекторскими способностями - я картавый, не декламацией и не многими подробностями, которые я действительно знаю из истории и которые включал в лекции, чтобы легче было слушать и воспринимать, а той основной идеей, которую я проводил в этих лекциях. Идея эта заключалась в синтезе естественных и гуманитарных наук, то есть я возвысил историю до уровня естественных наук, исследуемых наблюдением и проверяемых теми способами, которые у нас приняты в хорошо развитых естественных науках - физике, биологии, геологии и других науках. Основная идея такова: этнос отличается от общества и от общественной формации тем, что он существует параллельно обществу, независимо от тех формаций, которые оно переживает и только коррелирует с ними, взаимодействует в тех или иных случаях. Причиной образования этноса я считаю особую флуктуацию биохимической энергии живого вещества, открытую Вернадским, и дальнейший энтропийный процесс, то есть процесс затухания толчка от воздействия окружающей среды. Каждый толчок рано или поздно должен затухнуть. Таким образом, исторический процесс представляется мне не в виде прямой линии, а в виде пучка разноцветных нитей, переплетенных между собой. Они взаимодействуют друг с другом разным способом. Иногда они бывают комплиментарны, т. е. симпатизируют друг другу, иногда, наоборот, эта симпатия исключается, иногда это идет нейтрально. Каждый этнос развивается как любая система: через фазу подъема к акматической фазе, т. е. фазе наибольшего энергетического накала, затем идет довольно резкий спад, который выходит плавно на прямую - инерционную фазу развития, и как таковой он затем постепенно затухает, сменяясь другими этносами. К социальным соотношениям, например к формациям, это не имеет прямого взаимоотношения, а является как бы фоном, на котором развивается социальная жизнь. Эта энергия живого вещества биосферы всем известна, все ее видят, хотя отметил ее значение я первый, и сделал я это, размышляя в тюремных условиях над проблемами истории. Я обнаружил, что у некоторых людей в большей или меньшей степени существует тяга к жертвенности, тяга к верности своим идеалам (под идеалом я понимаю далекий прогноз). Эти люди в большей или меньшей степени стремятся к осуществлению того, что для них является более дорогим, чем личное счастье и личная жизнь. Этих людей я назвал пассионариями, а качество это я назвал пассионарностью. Это не теория «героя и толпы». Дело в том, что эти пассионарии находятся во всех слоях того или иного этнического или общественного коллектива, но количество их плавно снижается со временем. Но цели у них иногда бывают единые - правильные, подсказанные нужной в данном случае доминантой поведения, а в ином случае - противоречат им. Поскольку это энергия, то она от этого не меняется, она просто показывает степень их (пассионариев) активности. Эта концепция позволила мне определить, почему возникают подъемы и спады народов: подъемы, когда количество таких людей увеличивается, спады - когда оно уменьшается. Есть посредине оптимальный уровень, когда этих пассионариев столько, сколько нужно для выполнения общих задач государства, или нации, или класса, а остальные работают и соучаствуют в движении вместе с ними. Эта теория категорически противоречит расовой теории, которая предполагает наличие прирожденных качеств, присущих тем или иным народам за все время существования человечества, и «теории героя и толпы». Но герой может вести ее только тогда, когда в толпе он встречает отзвук у людей менее пассионарных, но тоже пассионарных. Применительно к истории эта теория оправдала себя. И именно для того, чтобы понять, как возникли и погибли Древний Рим, Древний Китай или Арабский халифат, ко мне и ходили люди. Что касается применения этого в современности, то это может сделать любой человек, у которого достаточная компетенция в области новой истории, и осознать, какие перспективы есть, скажем, у Западного мира, у Китая, у Японии и у нашей родины России. Дело в том, что к этому я присоединил географический момент - жесткую связь человеческого коллектива с ландшафтом, т. е. понятие «Родина», и со временем, т. е. понятие «Отечество». Это как бы 2 параметра, которые, перекрещиваясь, дают нужную точку, фокус, характеризующий этнос. Что касается нашей современности, я скажу, что, по моей концепции, преимущество пассионарного напряжения стоит на стороне Советского Союза и входящих в него братских народов, которые создали систему, относительно Западной Европы молодую, и поэтому имеют больше перспектив для того, чтобы устоять в той борьбе, которая время от времени с XIII века возникала и, видимо, будет возникать и дальше. Но о будущем я говорить, естественно, не могу...».
Непростой ситуацией оказалась история с наследством Анны Ахматовой, за которое Льву Николаевичу пришлось судиться три года, потратив немало сил и здоровья. Лев Гумилёв рассказывал: «После смерти моей матери зашел вопрос о ее наследии. Единственным наследником был признан я, тем не менее, все имущество моей матери, как вещи, так и то, что дорого для всего Советского Союза - ее черновики, было захвачено ее соседкой Пуниной (по мужу Рубинштейн) и присвоено ею себе. Так как я обратился в Пушкинский дом и предложил принять на хранение в архив все литературное наследство моей матери, то Пушкинский дом подал в суд, от которого почему-то довольно быстро отошел, предоставив вести суд мне лично, как обиженному человеку. Три года длился этот процесс, причем захват Пуниной этого имущества и продажа, или, вернее, распродажа его в разные советские учреждения (далеко не полностью, часть она оставила себе), он вызвал осуждение в Ленинградском городском суде, который постановил, что деньги получены Пуниной незаконно. Но почему-то Верховный суд РСФСР, судья Пестриков, объявил, что суд считает, что все украденное подарено, и постановил, что я никакого отношения к наследству своей матери не имею, потому что она все подарила Пуниной, несмотря на то, что не только документа на это не было, но и сама Пунина этого не утверждала. Это произвело на меня очень тяжелое впечатление и значительно повлияло на мою работу в смысле ее эффективности».
В 1967 году судьба подарила Льву Николаевичу знакомство с художником-графиком из Москвы Наталией Викторовной Симоновской. Она была известным художником-графиком, членом МОСХа, но оставила уютный быт в Москве и разделила со Львом Гумилёвым двадцать пять лет травли, слежки и замалчивания его трудов. И все эти годы была рядом, жила его миром, между его настоящими и мнимыми друзьями, истинными и псевдоучениками, «наблюдателями» и просто любопытствующими. Кормила и поила всех приходящих ко Льву Николаевичу. Расстраивалась, когда предавали ученики, когда не печатали и уродовали правками книги мужа. Она была не только женой и другом, но и соратником. В интервью она рассказывала: «Мы познакомились со Львом Николаевичем в 1969 году. Наша жизнь началась в жутком «клоповнике» - куммуналке, каких уже нет даже в Петербурге. Мы прожили вместе счастливую жизнь. Это не противоречит тому, что я написала: счастливую - и трагическую. Да, его всю жизнь беспокоила и манила истина. Историческая – и он пустился на поиски ее, написав много книг. И человеческая – потому что он верующий и очень богословски одаренный человек, понимал, что человек подвержен влиянию страстей и искушению дьявола, но что Божественное в нем должно побеждать».
Лев Гумилёв на прогулке с женой Натальей Викторовной.
В конце жизни Лев Николаевич писал в своем Автонекрологе: «Единственное мое желание в жизни (а я сейчас уже стар, мне скоро 75 лет) - это увидеть мои работы напечатанными без предвзятости, со строгой цензурной проверкой и обсужденными научной общественностью без предвзятости, без вмешательства отдельных интересов тех или иных влиятельных людей или тех глупых, которые относятся к науке не так, как я, то есть использующих ее для своих личных интересов. Они вполне могут оторваться от этого и обсудить проблемы правильно - они достаточно для этого квалифицированы. Услышать их беспристрастные отзывы и даже возражения - это последнее, что я хотел бы в своей жизни. Разумеется, обсуждение целесообразно в моем присутствии, по процедуре защиты, когда я отвечаю каждому из выступающих, и при лояльном отношении присутствующих и президиума. Тогда я уверен, что те 160 моих статей и 8 книг общим объемом свыше 100 печатных листов получат должную оценку и послужат на пользу науке нашего Отечества и ее дальнейшему процветанию».
Льва Николаевича Гумилёва лишь условно можно назвать историком. Он - автор глубоких, новаторских исследований по истории кочевников Срединной и Центральной Азии в период с III века до нашей эры по XV век нашей эры, исторической географии - изменения климата и ландшафта того же региона за тот же период, создатель теории этногенеза, автор проблем палеоэтнографии Средней Азии, истории тибетских и памирских народов в I тысячелетии нашей эры. В его трудах огромное внимание было уделено проблеме Древней Руси и Великой Степи, освещаемое с новых позиций.
К сожалению, с поэтическим наследием Льва Николаевича широкая публика познакомилась только недавно. И это - неудивительно, потому что поэтическим творчеством Гумилёв занимался только в молодости – в 1930 годы и позже, в Норильском лагере, в 1940-е годы. Вадим Кожинов писал: «Несколько опубликованных стихотворений в последние годы его (Л.Н.Гумилёва) не уступают по своей художественной силе поэзии его прославленных родителей» - то есть классиков русской литературы Николая Гумилёва и Анны Ахматовой.
Качается ветхая память
В пространстве речных фонарей
Стекает Невой мех камнями,
Лежит у железных дверей.
Но в уличный камень кровавый
Ворвались огни из подков
И выжгли в нем летопись славы
Навек отошедших веков.
Сей каменный шифр разбирая
И смысл узнавая в следах,
Подумай, что доля святая
И лучшая – память в веках.
1936 год.
Одно из его стихотворений «Поиски Эвридики» было включено в антологию русской поэзии XX века «Строфы века» под редакцией Евгения Евтушенко.
ПОИСКИ ЭВРИДИКИ
Лирические мемуары
Вступление.
Горели фонари, но время исчезало,
В широкой улице терялся коридор,
Из узкого окна ловил мой жадный взор
Бессонную возню вокзала.
В последний раз тогда в лицо дохнула мне
Моя опальная столица.
Все перепуталось: дома, трамваи, лица
И император на коне.
Но все казалось мне: разлука поправима.
Мигнули фонари, и время стало вдруг
Огромным и пустым, и вырвалось из рук,
И покатилось прочь – далеко, мимо,
Туда, где в темноте исчезли голоса,
Аллеи лип, полей борозды.
И о пропаже мне там толковали звезды,
Созвездья Змия и созвездья Пса.
Я думал об одном средь этой вечной ночи,
Средь этих черных звезд, средь этих черных гор -
Как милых фонарей опять увидеть очи,
Услышать вновь людской, не звездный разговор.
Я был один под вечной вьюгой -
Лишь с той одной наедине,
Что век была моей подругой,
И лишь она сказала мне:
“Зачем вам трудиться да раниться
Бесплодно, среди темноты?
Сегодня твоя бесприданница
Домой захотела, как ты.
Там бредит созвездьями алыми
На окнах ушедший закат.
Там ветер бредет над каналами
И с моря несет аромат.
В воде, под мостами горбатыми,
Как змеи плывут фонари,
С драконами схожи крылатыми
На вздыбленных конях цари”.
И сердце, как прежде, дурманится,
И жизнь весела и легка.
Со мною моя бесприданница -
Судьба, и душа, и тоска.
1936 год.
Список таких авторитетных отзывов можно было бы и продолжить. Правда, сам Лев Николаевич не очень ценил свой поэтический талант, а, может быть, и не хотел, чтобы его сравнивали с его родителями. Поэтому значительная часть его творческого наследия оказалась утраченной. Но в конце своей жизни Лев Николаевич вернулся к этой стороне своего творчества и даже задумывал опубликовать кое-что из своих поэтических произведений. Обладая феноменальной памятью, Гумилёв восстановил их, расположив по циклам. Но выполнить этот свой замысел он не успел, и при его жизни были опубликованы лишь две поэмы и несколько стихотворений, да и то - в малотиражных, практически недоступных для широкого читателя сборниках. К 90-летию со дня рождения Льва Гумилёва в Москве вышел сборник «Чтобы свеча не погасла», в который впервые наряду с культурологическими статьями и эссе вошла большая часть его поэтических произведений. Однако ни одного полного собрания его литературных произведений так до сих пор и не появилось, хотя он был великолепным знатоком русской литературы вообще, и поэзии - в частности. Не зря он сам себя однажды назвал «последним сыном Серебряного века». Лев Гумилёв довольно много занимался также и стихотворными переводами, в основном, с языков Востока. Это была работа, которую он делал, главным образом, для заработка, но, тем не менее, относился к ней очень серьезно. В свое время его переводы заслужили похвальные отзывы некоторых известных поэтов. Но они также были напечатаны в малотиражных сборниках и поэтому не очень доступны широкой аудитории.
В 1990 году Лев Гумилёв перенес инсульт, но продолжал работать. Сердце Льва Николаевича остановилось 15 июня 1992 года.
Лев Гумилёв был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
После смерти мужа Наталья Викторовна заботилась об увековечении его имени и развитии идей, вошла в попечительский совет Фонда Льва Николаевича Гумилёва. Беспокоясь о научном продолжении этнологических исследований, участвовала, пока позволяло здоровье, в проведении Гумилёвских чтений, регулярно устраиваемых Фондом в Санкт-Петербургском государственном университете. Она успела оставить воспоминания о жизни со Львом Николаевичем. Став наследницей авторских прав на труды Гумилёва, она оказалась в непростой ситуации с изданием его трудов. Идеи Гумилёва, при его жизни замалчиваемые, после смерти стало возможным обратить в деньги, и использовать в политических играх. Интересы многих людей пересеклись на его рукописях, Наталья Викторовна и ученики Гумилёва оказались в средоточии этих конфликтов. Результатом стали многочисленные неакадемические издания ученого. И - пренебрежение к его памяти. Достаточно сказать, что памятник на кладбище и мемориальную доску на доме, где он жил, установили благотворители (мэрия Санкт-Петербурга и постпредство Татарстана в СПб). Наталья Викторовна передала квартиру Льва Николаевича городу для организации в ней не просто музея, но и научного центра. Она мечтала, чтобы идеи мужа жили и работали для нашей многонациональной страны. Однако пока научного центра нет, а есть филиал при Музее Анны Ахматовой, и есть опасность, что научные труды Льва Гумилёва затеряются под грузом поэтического наследства великой матери. И для потомков не будет ученого Льва Гумилёва, а лишь герой «Реквиема»...
4 сентября 2004 года Наталья Викторовна скончалась на 85-м году жизни, и урна с ее прахом была захоронена рядом с могилой ее мужа.
В августе 2005 года в Казани Льву Гумилёву был поставлен памятник. По инициативе президента Казахстана Нурсултана Назарбаева в 1996 году в казахской столице Астане именем Гумилёва был назван один из ведущих вузов страны, Евразийский Национальный университет имени Льва Гумилёва. В 2002 году в стенах университета был создан кабинет-музей Льва Гумилёва. Также имя Льва Гумилёва носит средняя школа № 5 города Бежецка Тверской области.
Бежецк. Николай Гумилёв, Анна Ахматова и Лев Гумилёв.
О Льве Гумилёве был снят документальный фильм «Преодоление хаоса».
Your browser does not support the video/audio tag.
Текст подготовила Татьяна Халина
Использованные материалы:
Материалы сайта www.levgumilev.spbu.ru
Л.Н.Гумилёв «Автонекролог»
Материалы сайта www.gumilevica.kulichki.net
Материалы сайта www.kulichki.com
Лурье Я.С. Древняя Русь в сочинениях Льва Гумилёва. Научно-просветительский журнал «Скепсис». Опубликовано в журнале «Звезда», 1994
Сергей Иванов «Лев Гумилёв как феномен пассионарности» - Неприкосновенный запас. - 1998. - № 1.
В этом году исполняется 120 лет со дня рождения Анны Ахматовой. Казалось бы, за это время исследователи ее жизни и творчества раскопали уже все - пересчитали все напечатанное, облазили места жительства и составили список многочисленных любовников. Однако петербургские исследователи Владимир и Наталья Евсевьевы (ВИН) утверждают: самого любимого мужчину Ахматовой исследователи упустили из виду. Это… император Николай II. Какой бы бредовой ни казалась такая версия, она поразительным образом объясняет нестыковки в официальной биографии Анны Ахматовой.
Три загадки поэтессы
Первая загадка, которую биографы поэтессы до сих пор не могут разрешить, - почему она выбрала псевдоним «Ахматова»? Ведь у Анны Горенко (настоящая фамилия поэтессы) были более выигрышные и логичные варианты. Например, она состояла в отдаленном родстве с первой русской поэтессой - Анной Буниной. Для начинающего литератора такой известный псевдоним - настоящая удача! Но Бунину Анна проигнорировала. Неожиданно для всех она взяла безвестную фамилию прабабки по материнской линии - Ахматова - в знак принадлежности к потомкам монгольского хана Ахмада. Иными словами, Ахматовой больше хотелось ощущать себя наследницей правителя, чем первой русской поэтессы!
Вторая загадка - странное поведение Ахматовой. Поэтесса говорила, что выросла в «мещанской» семье, но вела себя так, как будто воспитывалась при царском дворе. На эту ее черту обязательно указывали все, кто оставил воспоминания об Ахматовой. Например, Корней Чуковский писал: «В ее глазах, в осанке и в ее обращении с людьми наметилась одна главнейшая особенность ее личности: величавость царственная, монументально важная поступь…» Иногда поэтесса настолько входила в роль царицы, что ее сын Лев прилюдно одергивал ее: «Мама, не королевствуй!»
Наконец, третья загадка - слишком быстрый успех дореволюционных сборников Ахматовой. Даже ее первые - по признанию самой поэтессы, «беспомощные» - стихи почему-то были встречены единодушным одобрением официальных критиков. Единственный, кто не разделял их восторгов, - муж Ахматовой, Николай Гумилев. Невзирая на брачные узы он полтора года категорически отказывался издавать ее стихи в своем объединении «Цех поэтов»! Они казались Гумилеву незрелыми и недостойными печати.
Сероглазый король
Петербургские художники и исследователи Наталья и Владимир Евсевьевы в советское время больше 10 лет прожили в эмиграции. Именно оттуда они привезли сенсационную версию о том, что за царскими замашками и поэтическим успехом молодой Анны Ахматовой стоял не кто иной, как последний русский император Николай II.
Какое-то время нам пришлось жить в Провансе в эмигрантской среде, - рассказали «МК» в Питере» Евсевьевы. - Там нас познакомили со старыми русскими «белыми», сбежавшими от революции за границу. Эти люди много поведали об обстановке в петербургском светском обществе начала XX века. В частности, они рассказали нам, что Ахматова в 1910-е годы была тайной фавориткой Николая II. Поначалу мы, признаться, не придали этому значения. Но потом обнаружили еще одно свидетельство - в воспоминаниях сверстника Ахматовой, художника Юрия Анненкова, которые вышли в Париже под названием «Повесть о пустяках»: «Вся литературная публика в те годы судачила о романе Николая II и Ахматовой», - писал Анненков!
Где же Ахматова могла сойтись с Николаем Романовым? Оказывается, это было проще простого!
Ахматова жила в Безымянном переулке Царского села. Окна ее дома выходили на резиденцию царской семьи - Александровский дворец. Между прочим, царская резиденция тогда была открыта для всех желающих, так что Ахматова запросто могла познакомиться с императором во время прогулки! Сейчас это звучит невероятно, но в то время руководители страны были гораздо ближе к народу: например, известно, что Сергей Есенин во время Первой мировой войны работал в военном госпитале бок о бок с императрицей Александрой и царскими дочерьми.
Интересно, что Ахматова, категорически протестуя против мифа о своей близости с Александром Блоком, слухи о романе с императором никогда не опровергала. Более того, в ахматовских стихах можно найти массу подтверждений этой связи! Например, в ее первом сборнике «Вечер», который вышел в 1912 году (Ахматова в то время уже была замужем за Гумилевым!), очень часто встречается образ «сероглазого» венценосного любовника, счастье с которым по какой-то роковой причине невозможно. Одно из стихотворений так и называется - «Сероглазый король» (1910). Интересно, что самой запоминающейся чертой внешности Николая II, по воспоминаниям зарубежных дипломатов, были именно «серые лучистые глаза»!
Мы обнаружили стихотворение, абсолютно точно посвященное Николаю II, - утверждают Евсевьевы. - Оно датировано 1913-м годом и называется «Смятение»: «Было душно от жгучего света, А взгляды его - как лучи. Я только вздрогнула: этот Может меня приручить». Там же есть строки: «И загадочных древних ликов На меня поглядели очи…» Кто еще, кроме императора, в то время мог похвастаться «загадочным древним ликом»?
Заговор молчания
Если поверить Евсевьевым, то биография Ахматовой откроется в новом свете. Вопрос о ханском псевдониме поэтессы и ее странном царственном поведении снимается сразу: будучи любовницей императора, трудно не перенять от него величественные манеры. Например, предыдущая любовница Николая II - балерина Матильда Кшесинская - тоже вела себя, как королева.
Успех дореволюционных книг Ахматовой - «Вечер» и «Четки» - тоже становится понятным: сборники вышли в 1912 и 1914 годах, когда, если верить Евсевьевым, ее отношения с Николаем II были в самом разгаре. Кто бы осмелился раскритиковать творчество императорской фаворитки! Показательно, что после падения царской власти разговоры о ее романе с царем в аристократических кругах сразу стихли. Одновременно поэтесса утратила благосклонность критиков: ее третий сборник «Белая стая», опубликованный в сентябре 1917 года, остался без внимания. Позже Ахматова выпустила еще две книги, но и они ждали своего часа почти полвека.
Это молчание было спасительным для Ахматовой, - уверены Евсевьевы. - Ведь она, в отличие от многих людей своего круга, осталась в советской России. Представьте, что бы сделала с ней советская власть, если бы муссировались слухи о том, что поэтесса была любовницей свергнутого царя!
Роман с Николаем II объясняет и многое в личной жизни Ахматовой. Например, то, что в молодости она влюблялась исключительно в мужчин старше себя. Или то, что самые теплые отношения у нее сложились с любовниками Николаями - Николаем Недоброво и Николаем Пуниным, который стал ее третьим мужем.
Ребенок «не от мужа»
Исключение составляет Николай Гумилев, с которым жизнь не заладилась сразу. Они поженились в 1910 году, причем перед свадьбой поэтесса писала своему царскосельскому другу Сергею фон Штейну: «Я выхожу замуж за друга моей юности Николая Степановича Гумилева. Он любит меня уже 3 года, и я верю, что моя судьба - быть его женой. Люблю ли его, я не знаю…»
Об их семейной жизни Ахматова вспоминала с сарказмом: «Николай Степанович всегда был холост. Я не представляю себе его женатым, - говорила она. - Скоро после рождения Левы (1912 год) мы молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга».
В 1918 году Гумилев и Ахматова официально развелись.
Кстати, с рождением Льва Гумилева тоже не все однозначно. Судя по всему, Николаю Гумилеву сын был глубоко безразличен: по воспоминаниям Ахматовой, сразу после ее родов муж принялся демонстративно крутить романы на стороне. А Эмма Герштейн - одна из самых авторитетных советских литературоведов и современница поэтессы - в книге «Из записок об Анне Ахматовой» писала: «Она ненавидела свое стихотворение «Сероглазый король» - потому что ее ребенок был от Короля, а не от мужа». На каком основании Герштейн сделала такое заявление, неизвестно, но литературоведы такого уровня не позволяют себе беспочвенных высказываний. И, если верить Евсевьевым и Анненкову, выходит, что Лев Гумилев был… внебрачным сыном Николая II!
Алиса Берковская
А звезды предупреждали
Астрология подкинула еще одно «доказательство» возможной связи Ахматовой и Николая II. По звездам выходит, что Анна родилась между солнечным и лунным затмениями - это очень дурной знак. Астрологи уверяют, что женщины с такой звездной картой притягивают «роковых» мужчин - тех, кому суждено испытать страдания и трагическую смерть.